Людмила Минич - Жемчужина из логова Дракона[VolgoDon конвертируется в fb2]
Под Вальвиром, почти в шаге от города, он сделался жертвой братьев по ремеслу. Ограбили почти до исподнего: деньги, конь, теплая одежда, — ничего не осталось, уцелела только карта, подшитая во внутреннем поясе. Главарь, здоровенный детина, любивший, видно, еще и всласть покуражиться, долго выписывал ножом вензеля перед лицом своей жертвы. Напоследок он все–таки выполнил свою угрозу, полоснув на память. Хорошо еще, что Ветер вовремя отшатнулся и удар пришелся не прямо в глаз, а в висок.
Они так и бросили его там, на снегу. Спасибо еще, не добили. Кое–как перевязав свою рану лоскутом рубахи, он тронулся в путь. Сердобольные крестьяне, следовавшие в город, подвезли беднягу до Вальвира на телеге. Собирался вечер, а у Ветра не было ничего: ни ночлега, ни денег, чтобы поесть и заплатить какому–то лекарю. Оставалось только одно — ночлежное укрытие. Такие бараки есть повсюду, даже в самой распоследней деревне сарайчик найдется — для нищих бродяг, которым негде ночевать. Или для несчастливых путников, что повсюду опоздали. Не оставлять же их на поживу дварам, где–то нужно укрыться.
Ветер хорошо помнил Вальвир, ведь он тут вырос. Здесь было несколько ночлежных домов, и он медленно потащился по улице, невольно обращая на себя внимание жалким видом и кровью, обильно сочащейся из–под неловкой повязки. Первое, ближайшее к воротам подобное заведение было забито до отказа. Ветра с шумом вытолкали. Он направился к следующему. Видя, что привлекает к себе много внимания, он выбрал окольный путь по окраинам Вальвира, но дорога оказалась слишком длинной.
Мешковина, что дали ему те же крестьяне, согревала мало, зато голову немилосердно жгло огнем, слабость и тошнота волнами подкатывали к горлу, и Ветер понял, что путь его закончен, еще не начавшись. Но разум отказывался в это верить, и потому ноги упрямо переступали, неся почти безвольное тело. Внезапно все вокруг опрокинулось, ветхие лачужки поплыли перед глазами, и сразу же что–то ударило сзади. Ветер упал и лишился чувств.
Так он встретил Толстого Малаха. Очнулся незадачливый путник уже в казарме. Оказывается, он как раз проходил неподалеку от новой казармы, выстроенной совсем недавно. Знал бы — никогда бы мимо не пошел. Уж больно Ветер с некоторых пор солдат недолюбливал. Но Толстый оказался человеком сердечным и по–своему даже замечательным. Это он столкнулся в переулке с бродягой, истекавшим кровью. Дотащил на себе до укрытия, привел тамошнего лекаря, который ловко заштопал рану, пока Ветер валялся в беспамятстве, а после того, как несчастный очнулся, новый знакомец еще и напоил, накормил.
Ветер назвался сыном разорившегося торговца из Ласпада. Имя себе другое присвоил — опаска взяла, как бы не узнали, уж больно приметный он в Вальвире. Отец умер, наспех сочинял он себе другую жизнь, лавку пришлось продать, а на оставшиеся деньги решил искать счастья на юге, все равно где, главное — подальше от Ласпада, где его знают и почем зря тыкают пальцем. Думал прикупить часть оружейной мастерской, на целую не хватит, так хотя бы в долю, да вот… теперь последнего лишили. Непонятно, благодарить ли злодеев за то, что жизнь оставили. Куда он теперь без единой медяшки в кармане? Да еще на зиму глядя?
Малах сочувственно выслушал приключившуюся под Вальвиром историю, кивал, подпуская крепкое словцо, костерил уродов, которых уже ловили–ловили, да всех никак не переловишь. Тут Ветру опять повезло: ему и правда встречались хорошие люди, но — странная прихоть судьбы — лишь когда его собственная надежда истекала последними каплями крови. Там же, при казарме, он и зазимовал. Со времен своей дружбы с Тэрмилом — Лучником он превосходно разбирался в самом разном оружии. Да превосходно и не надо было. Для того чтобы мести казармы, таскать жратву и выпивку солдатам и чистить оружие и нагрудный панцирь большого умения не требовалось.
Так, под покровительством своего друга Толстого и местной кухарки Оризы он и просуществовал всю зиму в ненавистном Вальвире. Ветра никто не узнавал под глубоким раструбом зимнего одеяния, хотя на улицах ему не раз встречались знакомые обличья. Теперь, после такой досадной неудачи, его все чаще посещала мысль о даре Дракона. Наученный судьбою, он справедливо решил, что пергамент не лучшее хранилище тайного знания. Старик сказал правильно: лишь память — самый надежный тайник. К концу зимы карта была уничтожена, но не раньше, чем в памяти запечатлелась каждая черточка.
Весною Ветер простился с Толстым и тронулся дальше на юг, в сторону Индурги. И чем больше он рвался в Бешискур, тем труднее становилось туда добраться. Богатый воровской опыт снова пригодился — не раз выручал его в пути, зато однажды стоил целой зимы, проведенной взаперти. Яму в Шарчеле Ветер старался не вспоминать — от тех воспоминаний веяло кое–чем похуже смерти. Он постарался забыть и беспрестанный голод, и холод, крутивший кости днем и ночью, и обличья людей, за давностью утерявшие человеческое. Новички, такие как Ветер, держались разом, тем и выживали. Поодиночке — растерзают, и будут терзать до тех пор, пока сам, как безумный, не сцепишься из–за крошек не на жизнь, а на смерть. Покинуть это место удалось лишь чудом.
И вот, наконец, он долез, дополз из последних сил — и все для того, чтобы получить такой щелчок по носу?! При этой мысли Ветер выругался вновь, но уже без особого вдохновения, только чтобы выбросить наружу скопившуюся обиду. Канн поднялся уже достаточно высоко, пора собираться в обратный путь. Путь «куда–нибудь», как он его окрестил. От сложившегося намерения стало легче, и Ветер рывком приподнялся, собираясь вскочить на ноги, когда увидал Драконий Коготь. Точно такой, как описал и потом изобразил на пергаменте старик.
Утренний свет восходящего Канна совершенно изменил облик острозубой каменной громады, высившейся перед ним. Часть ее склона нежилась в лучах света, другая, темная, своими очертаниями походила на тот самый Драконий Коготь. Точь–в–точь. Как же он раньше не замечал? Хотя с прежнего места очертания Когтя могли видеться по–иному… Но ведь ни разу в своих скитаньях по Бешискуру он не видел ничего похожего!
Забыв обо всем, Ветер устремился вперед, к подножию Когтя. И хотя все здесь давно уже было исхожено вдоль и поперек, он без труда нашел незамеченный ранее проход к Драконьему Когтю между скал, точно такой, как указывал старик. Канн стоял почти в зените и воздух раскалился так, что трудно стало дышать, когда Ветер нашел тот самый треугольный вход в пещеру. Вошел. Внутри царила прохлада, словно зной не мог просочиться сквозь незримую границу.
